Заметим, однако, при сем случае, что толковать и объяснять пословицы надо крайне осмотрительно, чтобы не обратить этого дела в свою игрушку. Особенно опасно искать ученым взглядом того, чего бы найти хотелось. Применение пословиц к событиям, даже к личностям, по тезоименитству, к древним обычаям, к сомнительному баснословию идолопоклонства и пр. оказывается, во многих случаях, натяжкою воображения. Думаю, например, что относить поговорки: “Лиса Патрикеевна”, “Патрикей сам третей” — к литовскому князю Патрикию, а “Едет Ананьин внук из Великих Лук” — к новгородскому посаднику Ананью — ни на чем не основанный произвол; думаю даже, что “Враг силен, валяет и в синем” не касается синей молнии и перуна, а просто намекает на синий кафтан как на признак достатка, богатства; лукавый-де расставляет сети свои на всякого, попадает и синь кафтан. “Обреченная скотина — не животина” также едва ли говорится у нас со времен идольских и не относится до обречения ее на жертву богам, чему в народе нигде не осталось памяти; обреченная скотина та, которая судьбою обречена на смерть, не живучая, не долговечная; это обычное утешение и беззаботности, и упрямства, и беспощадности в беде; захилела скотина — покинь ее на волю божию; коли ей жить, то будет жива, а коли обречена, то она не животина, не живот, не добро, не имущество тебе. Стараясь объяснять темные пословицы и применять их к тому бытку, который на сей раз у нас перед глазами, мы иногда далеко сягаем и мудрим, где ларчик открывается просто, без потайки. К этому надо прибавить, что у великорусов, противно малорусам, бытописательной памяти нет; у них все ограничено насущным и духовным; старина остается в памяти и передается, поколику она касается житейского быта; с этого, для русского, прямой переход к мыслям и беседам о вечности, о боге и небесах, всем прочим он, без стороннего влияния, не займется, разве только по особому поводу.